r3dthr3at

Сегодня принято заглядывать на пять лет назад, во время начала Болотной. А я бы заглянул ещё раньше, чтобы понять, когда отставание России стало необратимым. На мой взгляд, это царствование Николая I, потерянные тридцать лет "консерватизма и скреп". По всей Европе идут буржуазные преобразования, а при Николае Палкине - фактически запрет на высшее образование и де-юре запрет на начальное образование для низов. Жесточайшая цензура, и - окончательное тренд на сырьевой экспорт, на продажу зерна за границу. И ведь немецкий двор "Романовых" всё понимал, что прогресс необратим, но боялся дать свободу русскому народу, так как этот народ смёл бы этот двор.

Зато свободу и прогресс "Романовы" в начале XIX века давали своим европейским окраинам: в 1809 Финляндии была дарована Конституция. Согласно ей, всем сословиям Финляндии предоставлялись свобода личности (крепостное право в Финляндии отсутствовало) и вероисповедания, права иметь поземельную собственность, "не быть лишённым жизни, чести и имущества иначе, как по судебному решению".
В 1815 году Конституция дарована Польше (правда, отменена после восстания в 1832 году).
В 1816-1819 годах крепостное право было отменено в прибалтийских губерниях.
То есть на западных окраинах Российской империи буржуазные процессы шли примерно синхронно с окраинами Центральной Европы - Пруссией, Галицией, Трансильванией (и даже опережали их).

Но тридцать лет (на деле 40-45, жизнь почти двух поколений, если считать от времени реформ Александра I) отставания из-за консерватизма, скреп, духовности и особого пути навсегда определили колею, из которой мы и сегодня никак не выберемся.

Выездное под Арзамасом


Второй этюд о жизни крепостных крестьян. Действие происходит в Нижегородской губернии в 1810-е – начале 1820-х гг. в слободе Выездной у помещика графа Салтыкова. Пишет это спустя несколько десятков лет в своих воспоминаниях бывший крепостной, выходец из очень богатой семьи крепостных крестьян-скототорговцев, которую в итоге разорил управляющий помещика по своему произволу.

«Странные бывали у нашего помещика причины для того, чтобы увеличивать оброк. Однажды помещик и с супругою приехал в нашу слободу. По обыкновению, богатые крестьяне, одетые по-праздничному, явились к нему с поклоном и различными дарами; тут же были женщины и девицы, все разряженные и украшенные жемчугом. Барыня с любопытством все рассматривала и потом, обратясь к своему мужу, сказала: «У наших крестьян такие нарядные платья и украшения; должно быть, они очень богаты и им ничего не стоит платить нам оброк». Недолго думая, помещик тут же увеличил сумму оброка. Потом дошло до того, что на каждую ревизскую душу падало, вместе с мирскими расходами, свыше 100 рублей асс. оброка. Помещик назначал, сколько следовало оброчных денег со всей вотчины; нашей слободе приходилось платить 105 000 рублей асс. в год. У нас в слободе числилось до 1840 ревизских душ. Но не все одинаково были способны к платежу, например, крестьянин богатый, но ему приходилось платить за одну или две души; а другой бедный, и у него 5 или 6 ревизских душ; были престарелые и увечные, отданные в рекруты и беглые, которых налицо не состояло, но за которых следовало платить оброк. Помешик всего этого не хотел знать и требовал, чтобы назначенный им оброк был ему представлен сполна. Тогда делали раскладку оброка на богатых и зажиточных плательщиков. Таким образом выходило, что, например, мы с отцом платили помещику оброка свыше 5000 рублей асс. в год; а один крестьянин уплачивал до 10 000 рублей.

Казалось бы, при таких распорядках состоятельным крестьянам следовало бы откупиться от помещика на волю. Действительно, некоторые и попытались это сделать; но без всякого успеха. Один крестьянин нашей слободы, очень богатый, у которого было семь сыновей, предлагал помещику 160 000 рублей, чтобы он отпустил его с семейством на волю. Помещик не согласился. Когда через год у меня родилась дочь, то отец мой вздумал выкупить ее за 10 000 рублей. Помещик отказал. Какая же могла быть тому причина? Рассказывали так: один из крестьян нашего господина, подмосковной вотчины, некто Прохоров, имел в деревне небольшой дом и на незначительную сумму торговал в Москве красным товаром. Торговля его была незавидна. Он ходил в овчинном тулупе и вообще казался человеком небогатым. В 1815 году Прохоров предложил своему господину отпустить его на волю за небольшую сумму, с тем, что эти деньги будут вносить за него будто бы московские купцы. Барин изъявил на то согласие. После того Прохоров купил в Москве большой каменный дом; отделал его богато и тут же построил обширную фабрику. Раз как-то этот Прохоров встретился в Москве с своим бывшим господином и пригласил его к себе в гости. Барин пришел и немало дивился, смотря на прекрасный дом и фабрику Прохорова; очень сожалел, что отпустил от себя такого человека, и дал себе слово впредь никого из своих крестьян не отпускать на свободу. Так и сделал»(Шипов Н.Н. История моей жизни и моих странствий/ Воспоминания русских крестьян XVIII - первой половины XIX века. М., 2006. С.170)

Голод 1872-74 в наше время в широких кругах неизвестен совсем. Посему немного предыстории.
1872 год -засуха и неурожай в Пермской, Казанской, Самарской, Саратовской, Оренбургской, Уфимской губерниях. Одновременно засуха и недород поразили Бессарабию, Дон, Калугу и Сувалкскую губернию в Польше.( Read more... )

Истории из флешмоба «Я не боюсь сказать» - просто цветочки по сравнению с тем, что творилось с крестьянскими женщинами в царской Руси.
«И только тогда, когда «терпеть нет уже моченьки», когда уже на ней, как говорится, нет ни одного живого места, она, избитая и изможденная, нередко с вырванной мужем косой в руках, плетется к мировому судье в надежде, что он защитит ее если не формально, то хоть своим авторитетом( Read more... )

Оригинал взят у slavikap в Что умели дети, живущие в селе век назад