Сталин о русском народе

Оригинал взят у red_w1ne в Сталин о русском народе

И.В. неоднократно высказывался на эту тему, но не все его оценки русского народа так же хорошо известны, как тост 24 мая 1945 г. Вот, например, беседа с делегацией Финляндии в октябре того же года.

(no subject)

1) Чернышевский сбрасывает Толстого с корабля современности

— А Толстым увлекаетесь? — спросил он, лукаво смотря на мою жену.- Превосходный писатель, не правда ли?
Жена сказала свое мнение и спросила об его собственном отношении к последним для того времени произведениям Толстого.
Чернышевский вынул платок и высморкался.
— Что, хорошо? — спросил он, к великому нашему удивлению. — Хорошо я сморкаюсь? Так себе, не правда ли? Если бы у вас кто спросил: хорошо ли Чернышевский сморкается, вы бы ответили: без всяких манер, да и где же какому-то бурсаку иметь хорошие манеры. А что, если бы я вдруг представил неопровержимые доказательства, что я не бурсак, а герцог, и получил самое настоящее герцогское воспитание. Вот тогда бы вы тотчас же подумали: А-а, нет-с, это он не плохо высморкался, — это и есть настоящая, самая редкостная герцогская манера… Правда ведь? А?
— Пожалуй.
— Ну, вот то же и с Толстым. Если бы другой написал сказку об Иване-дураке, — ни в одной редакции, пожалуй, и не напечатали бы. А вот, подпишет граф Толстой — все и ахают. Ах, Толстой, великий романист! Не может быть, чтоб была глупость. Это только необычно и гениально! По-графски сморкается!..

2) «…принудительной работы гораздо больше в журналистике, чем на каторге»

…как-то в Астрахани местные великосветские дамы пожелали познакомиться с Чернышевским и поэтому упросили бывшего в то время там астраханским губернатором князя Вяземского пригласить его к себе; Чернышевский пришел, и его, между прочим, стали расспрашивать о житье на каторге.
— А что, Николай Гаврилович, тяжело вам было? Воздух в тюрьме дурной?
— Нет, ничего. Воздух как воздух, если в комнате нет скученности.
— Ну, а пища,- спросила одна из дам,- вероятно, ужасно скверная?
— Да я и прежде часто ел черный хлеб. Семья моя жила хорошо, а мне некогда было и пообедать всякий день как следует.
— Но, наконец, ваше помещение? Простору нет в каземате?
— Да видите ли, у меня и прежде был маленький кабинет, в который, бывало, кроме наборщиков и Некрасова, по целым неделям никто не заглядывал.
— А принудительные работы?
— Да принудительной работы гораздо больше в журналистике, чем на каторге.
Так ничего и не вышло из этого разговора. И так всегда. О чем, бывало, ни спросят — все хорошо. Таким покойный Н. Г. Чернышевский остался и до конца своей жизни.

3) Чернышевский шутит над жандармом

Не любил и враждебно относился Н. Г. к местной администрации. Губернатора Черняева и преосвященного Дионисия, при посещении ими Вилюйска, не принял, о чем сообщил и мне, не объяснив причин. С своим сторожем-жандармом в первое время проделывал невинные шутки. Свыше, т. е. из Питера, было предписано иметь за Чернышевским особо бдительный и в то же время незаметный для него надзор днями. Днем Н. Г. мог ходить свободно даже по окрестностям города. Жандарм должен был иметь за ним неослабный надзор, не упускать его из виду, не давая в то же время Чернышевскому заметить этого. Н. Г., конечно, это заметил или догадывался об этом. Чтобы подшутить над жандармом, Н. Г. отправлялся в соседний лесок; в последнем, как будто бы считая себя вне надзора, подбирал полы пальто и пускался бежать, как бы устраивая побег. Тогда сердце жандарма не выдерживало: он пускался вдогонку за Н. Г. с криком: «Николай Гаврилович, Николай Гаврилович, куда вы? Остановитесь!» Сделав моцион, Н. Г. останавливался и шел шагом, как будто ни в чем не повинный. Эти шутки Н. Г. позволял только в первое время, пока не удостоверился в простосердечии жандарма и его семейства, пока не приобрел в жене жандарма даровую и терпеливую слушательницу высказываемых им дум и мечтаний, а может быть, и стонов наболевшего сердца

4) Чернышевский и народ

Во время дороги Николая Гавриловича из Петербурга в Сибирь был такой случай: он и его конвоиры переправлялись на большом пароме через какую-то речку; конвоиры отошли к краям парома, а Николай Гаврилович завел разговор с ямщиком в таком роде:
— И что тебе за надобность ямщиком быть? Столько у тебя денег, а за прогонами гонишься.
— Что ты, батюшка, Христос с тобой; какие- у меня деньги? Никаких нет.
— Рассказывай. Вишь, у тебя на армяке заплат сколько, а под каждой заплатой деньги небось зашиты.
При дальнейшем разговоре ямщик понял, что Николай Гаврилович шутит, и разговор закончился словами ямщика:
— Кто за народ стоит, все в Сибирь идут,- мы это давно знаем.

5) Чернышевский и следователи

После ареста Николаю Гавриловичу задали вопрос прежде всего о сношениях его с Герценом: «Вот у нас в руках письма Герцена к вам».- «Письма у вас, не у меня; что же вы ко мне обращаетесь? Я никаких писем от него не получал и за содержание его писем отвечать не могу».

Источник «H. Г. Чернышевский в воспоминаниях современников»

Деникин тоже оказался свинья

Оригинал взят у pyhalov в Деникин тоже оказался свинья

Сегодня весьма популярно мнение, будто бы среди белой эмиграции были «плохие» белые (Краснов, Шкуро), которые пошли в услужение Гитлеру, и «хорошие», правильные белые, которые, невзирая на несогласие с большевиками, остались патриотами России. В качестве наиболее яркого представителя последних обычно приводят А.И. Деникина.

Увы, незадолго до смерти Антон Иванович основательно запомоился. Весьма показательно, что хотя приведённое ниже его письмо Трумэну было опубликовано ещё 18 лет назад, до сих пор его никто не оцифровал и не выложил в интернет. Исправляю этот досадный недочёт:

А.И. Деникин — Г. Трумэну: сделайте ставку на антикоммунистов! // Военно-исторический журнал. 1998. №4. С.92–96.

В июне 1946 года бывший главнокомандующий Вооружёнными силами Юга России генерал-лейтенант А.И. Деникин обратился с личным посланием к главам правительств США и Великобритании. Этот документ, сравнительно давно известный на Западе (однако до сих пор не переведённый на русский язык), дал основание некоторым отечественным историкам говорить о заслугах генерала-эмигранта в предотвращении третьей мировой войны и новой интервенции в СССР. Произвольно выхватывая отрывочные цитаты, эти авторы приводят их в своих работах в доказательство патриотических намерений и миротворческих устремлений А.И. Деникина. Он, дескать, был искренне обеспокоен возможным разделом и порабощением России после её военного поражения в очередном фронтальном столкновении с Западом и искал пути предотвращения этого.

В какой мере соответствует истине подобная трактовка меморандума одного из белогвардейских вождей, читатели могут судить сами, познакомившись с полным текстом письма А.И. Деникина президенту Г. Трумэну. Документ переведён на русский язык специально для «Военно-исторического журнала» постоянным его автором сотрудником Института США и Канады кандидатом исторических наук В.И. Батюком с разрешения Национального архива США, где письмо хранится в фонде адмирала Лихи*.

Содержание меморандума А.И. Деникина убеждает, что попытки представить его гуманистом-патриотом, на склоне лет осознавшим губительную для русской нации опасность братоубийственной вражды и проникшимся христианским всепрощением, беспочвенны. Деникин остался верен себе до конца. Более того, если в 20–30-е годы он публично высказывался против военной интервенции, то в письме Г. Трумэну фактически её одобряет. Этот антинациональный призыв генерал-эмигрант сопровождает рядом оговорок, из которых наиболее существенная — призыв смело опираться на явных и скрытых оппонентов существующей власти, предателей Отечества. В этом смысле позиция Деникина вряд ли отличается от той, которую заняли в своё время Власов, Лаваль, Квислинг и другие изменники, пытавшиеся облагодетельствовать соотечественников пособничеством врагу.

* Лихи Уильям Дэниэл (1875–1959) — адмирал флота США (1944), в 1942–1949 гг. — начальник штаба верховного главнокомандующего армии и флота США.

Собственно текст письма Деникина:
( Read more... )